Разбирал сегодня свою библиотеку и нашел одну из своих любимых книг - "Русский литературный анекдот конца XVIII - начала XIX века".
Вот несколько анекдотов из нее:
Однажды к Суворову приехал любимец императора Павла, бывший его брадобрей граф Кутайсов, только что получивший графское достоинство и звание шталмейстера. Суворов выбежал навстречу к нему, кланялся в пояс и бегал по комнате, крича:
- Куда мне посадить такого великого, такого знатного человека! Прошка! Стул, другой, третий, - и при помощи Прошки Суворов становил стулья один на другой, кланяясь и прося садиться выше.
- Туда, туда, батюшка, а уж свалишься – не моя вина, - говорил Суворов.
Лекарь Вилье, находившийся при великом князе Александре Павловиче, был ошибкою завезен ямщиком на ночлег в избу, где уже находился император Павел, собиравшийся лечь в постель. В дорожном платье входит Вилье и видит пред собой государя. Можно себе представить удивление Павла Петровича и страх, овладевший Вилье. Но все это случилось в добрый час. Император спрашивает его, каким образом он к нему попал. Тот извиняется и ссылается на ямщика, который сказал ему, что тут отведена ему квартира. Посылают за ямщиком. На вопрос императора ямщик отвечал, что Вилье сказал про себя, что он анператор. «Врешь, дурак, -смеясь сказал ему Павел Петрович, - император я, а он оператор». – «Извините, батюшка, - сказал ямщик, кланяясь царю в ноги, я не знал, что вас двое».
***
Денис Давыдов явился однажды в авангард к князю Багратиону и сказал: «Главнокомандующий приказал доложить Вашему Сиятельству, что неприятель у нас на носу, и просит вас немедленно отступить». Багратион отвечал: «Неприятель у нас на носу? на чьем? Если на вашем, так он близко; а коли на моем, так мы успеем еще отобедать».
***
Когда наши войска вступили в Париж, император отдал приказ, чтобы шли в полной парадной форме и чтобы батареи, фургоны вошли позже
и обошли бульвары и лучшие улицы. Он <Н. И. Лорер> шел в avenue des Champs Elysees и видит толпу, подходит и с удивлением видит, что хохлы преспокойно курят люльку, а волы лежат около телег. "Звидкиля вы?" - "З Златоноши, Ваше Благородие". - "Да як же вы пришли сюда?" - "Сказали везти ту пшеницю за армией и пришли до Берлина, это уж в Неметчине, тут сказали: "Идьте домой", а тут опять: "Везите, мерзавцы, до местечка Парижа", вот и прийшли . Да что воны дивуются, французы, да ще и потрогают". Покрытые дегтем, они французам казались как будто не люди, а чучелы.
***
Граф Платов любил пить с Блюхером. Шампанского Платов не любил, но был пристрастен к цимлянскому, которого имел порядочный запас. Бывало сидят да молчат, да и налижутся. Блюхер в беспамятстве опустится под стол, а адъютанты его поднимут и отнесут в экипаж. Платов, оставшись один, всегда жалел о нем:
- Люблю Блюхера, славный, приятный человек, одно в нем плохо: не выдерживает.
- Но, Ваше Сиятельство, - заметил однажды Николай Федорович Смирной, его адъютант или переводчик, - Блюхер не знает по-русски, а вы по-немецки; вы друг друга не понимаете, какое вы находите удовольствие в знакомстве с ним?
- Э! Как будто надо разговоры; я и без разговоров знаю его душу; он потому и приятен, что сердечный человек.
***
У Ермолова спрашивали об одном генерале, каков он в сражении. «Застенчив», - отвечал он.
***
Австрийцы дрались против венгерских мятежников, как и всегда, чрезвычайно плохо, и венгерскую кампанию окончили, можно сказать, одни русские. В память этой войны всем русским войскам, бывшим за границей и действовавшим против неприятеля, пожалована государем серебряная медаль с надписью: «С нами Бог, разумейте языцы и покоряйтесь, яко с нами Бог!» Меншиков сказал: «Австрийский император роздал своим войскам медаль с надписью: «Бог с вами!»
***
Гвардия наша, в венгерскую кампанию, ходила в поход на случай надобности, но остановилась в царстве Польском и западных губерниях, а когда война кончилась, возвратилась в Петербург, не слыхав и свиста пуль. Несмотря на это, гвардейцы ожидали, что и им раздадут медали. «Да, - сказал Меншиков, - и гвардейцы получат медаль – с надписью: «Туда и обратно!»
И напоследок мой любимый анедот:
При одной престарелой любительнице словесности говорили о романах Вальтера Скотта и очень часто упоминали его имя. «Помилуйте, батюшка, - сказала она, - Вольтер, конечно, большой вольнодумец, а скотом, право, нельзя назвать».
Journal information